Неточные совпадения
Степан Аркадьич оглянулся. Landau сидел у окна, облокотившись на ручку и спинку
кресла, опустив голову. Заметив обращенные на него взгляды, он
поднял голову и улыбнулся детски-наивною улыбкой.
Она
подняла на меня томный, глубокий взор и покачала головой; ее губы хотели проговорить что-то — и не могли; глаза наполнились слезами; она опустилась в
кресла и закрыла лицо руками.
Одинцова скорыми шагами дошла до своего кабинета. Базаров проворно следовал за нею, не
поднимая глаз и только ловя слухом тонкий свист и шелест скользившего перед ним шелкового платья. Одинцова опустилась на то же самое
кресло, на котором сидела накануне, и Базаров занял вчерашнее свое место.
Через два часа Клим Самгин сидел на скамье в парке санатории, пред ним в
кресле на колесах развалился Варавка, вздувшийся, как огромный пузырь, синее лицо его, похожее на созревший нарыв, лоснилось, медвежьи глаза смотрели тускло, и было в них что-то сонное, тупое. Ветер
поднимал дыбом поредевшие волосы на его голове, перебирал пряди седой бороды, борода лежала на животе, который поднялся уже к подбородку его. Задыхаясь, свистящим голосом он понукал Самгина...
Спрашиваю: «Нашли что-нибудь интересное?» Он хотел встать, ноги у него поехали под стол, шлепнулся в
кресло и,
подняв руки вверх, объявил: «Я — не вор!» — «Вы, говорю, дурак.
— Простите, не встану, — сказал он,
подняв руку, протягивая ее. Самгин, осторожно пожав длинные сухие пальцы, увидал лысоватый череп, как бы приклеенный к спинке
кресла, серое, костлявое лицо, поднятое к потолку, украшенное такой же бородкой, как у него, Самгина, и под высоким лбом — очень яркие глаза.
Варавка, упираясь руками в ручки
кресла, тяжело
поднял себя и на подгибающихся ногах пошел отдохнуть.
Охватив пальцами, толстыми, как сосиски, ручки
кресла, он попробовал
поднять непослушное тело; колеса
кресла пошевелились, скрипнули по песку, а тело осталось неподвижным; тогда он, пошевелив невидимой шеей, засипел...
Ему было под пятьдесят лет, но он был очень свеж, только красил усы и прихрамывал немного на одну ногу. Он был вежлив до утонченности, никогда не курил при дамах, не клал одну ногу на другую и строго порицал молодых людей, которые позволяют себе в обществе опрокидываться в
кресле и
поднимать коленку и сапоги наравне с носом. Он и в комнате сидел в перчатках, снимая их, только когда садился обедать.
Она вздрогнула и онемела на месте. Потом машинально опустилась в
кресло и, наклонив голову, не
поднимая глаз, сидела в мучительном положении. Ей хотелось бы быть в это время за сто верст от того места.
— Вы… горды! — произнес он с каким-то глупым укором, качнувшись ко мне в
креслах и
подняв кверху все свои морщины на лбу своем.
В комнате в углу стояло старинное
кресло красного дерева с инкрустациями, и вид этого
кресла, которое он помнил в спальне матери, вдруг
поднял в душе Нехлюдова совершенно неожиданное чувство.
Василий Назарыч сидел в своем
кресле и просматривал последний номер газеты.
Подняв глаза, он улыбнулся дочери и протянул ей руку.
Ляховский сидел в старом кожаном
кресле, спиной к дверям, но это не мешало ему видеть всякого входившего в кабинет — стоило
поднять глаза к зеркалу, которое висело против него на стене.
Тем временем Иван и Григорий
подняли старика и усадили в
кресла. Лицо его было окровавлено, но сам он был в памяти и с жадностью прислушивался к крикам Дмитрия. Ему все еще казалось, что Грушенька вправду где-нибудь в доме. Дмитрий Федорович ненавистно взглянул на него уходя.
Выйдет, бывало, на двор, сядет в
кресла и прикажет голубков
поднять; а кругом, на крышах, люди стоят с ружьями против ястребов.
Вера Павловна опять села и сложила руки, Рахметов опять положил перед ее глазами записку. Она двадцать раз с волнением перечитывала ее. Рахметов стоял подле ее
кресла очень терпеливо, держа рукою угол листа. Так прошло с четверть часа. Наконец, Вера Павловна
подняла руку уже смирно, очевидно, не с похитительными намерениями, закрыла ею глаза: «как он добр, как он добр!» проговорила она.
— Запомню, Вениамин Васильевич, — ответил я с волнением и затем, по внезапному побуждению,
поднял на него глаза, но не решился высказать вставший в уме вопрос. Он, вероятно, понял, потянулся в
кресле и быстро встал на ноги.
Она упала без чувств ему на руки. Он
поднял ее, внес в комнату, положил в
кресла и стал над ней в тупом ожидании. На столике стоял стакан с водой; воротившийся Рогожин схватил его и брызнул ей в лицо воды; она открыла глаза и с минуту ничего не понимала; но вдруг осмотрелась, вздрогнула, вскрикнула и бросилась к князю.
Лиза подалась вперед, покраснела — и заплакала, но не
подняла Марфы Тимофеевны, не отняла своих рук: она чувствовала, что не имела права отнять их, не имела права помешать старушке выразить свое раскаяние, участие, испросить у ней прощение за вчерашнее; и Марфа Тимофеевна не могла нацеловаться этих бедных, бледных, бессильных рук — и безмолвные слезы лились из ее глаз и глаз Лизы; а кот Матрос мурлыкал в широких
креслах возле клубка с чулком, продолговатое пламя лампадки чуть-чуть трогалось и шевелилось перед иконой, в соседней комнатке за дверью стояла Настасья Карповна и тоже украдкой утирала себе глаза свернутым в клубочек клетчатым носовым платком.
Марья Дмитриевна стояла впереди всех, перед
креслами; она крестилась изнеженно-небрежно, по-барски — то оглядывалась, то вдруг
поднимала взоры кверху: она скучала.
Он рассказывал, как дворяне сговаривались забаллотировать предводителя, и вдруг все единогласно его выбрали снова, посадили на
кресла,
подняли, понесли по зале и, остановясь перед этой дурой, предводительшей, которая сидела на хорах, ни с того ни с сего там что-то заорали, ура, или рады стараться.
Он схватил ее и,
подняв как ребенка, отнес в свои
кресла, посадил ее, а сам упал перед ней на колена. Он целовал ее руки, ноги; он торопился целовать ее, торопился наглядеться на нее, как будто еще не веря, что она опять вместе с ним, что он опять ее видит и слышит, — ее, свою дочь, свою Наташу! Анна Андреевна, рыдая, охватила ее, прижала голову ее к своей груди и так и замерла в этом объятии, не в силах произнесть слова.
— Нет,
подниму, — отвечал Кадников и, взяв
кресло за ножку, напрягся, сколько силы достало, покраснел, как вареный рак, и приподнял, но не сдержал:
кресло покачнулось так, что он едва остановил его, уперев в стену над самой почти головой Калиновича.
Тот молча последовал за ним. Они вошли в фойе, куда, как известно, собирается по большей части публика бельэтажа и первых рядов
кресел. Здесь одно обстоятельство еще более
подняло в глазах Калиновича его нового знакомого. На первых же шагах им встретился генерал.
— Ну, да ведь это какой тоже стул? Вот этакий не
поднимете, — возразил ему инвалидный начальник, указав глазами на довольно тяжелое
кресло.
Я сидел в третьем ряду
кресел. Что-то незнакомое и вместе с тем знакомое было в ней. Она
подняла руку, чтобы взять у соседа афишу. А на ней мой кошелек — перламутровый, на золотой цепочке! А на груди переливает красным блеском рубиновая брошка — сердце, пронзенное бриллиантовой стрелой…
Решительный испуг охватил публику, почти все встали с мест. Быстро вскочила и Юлия Михайловна, схватив под руку супруга и
подымая его с
кресел… Скандал выходил непомерный.
Весь следующий день Егор Егорыч провел, запершись в своей комнате, и только к вечеру спросил чаю с хлебом и затем снова заперся. Вероятно, он этот день провел в умном делании, потому что сидел неподвижно на своем
кресле и, держа свою руку под ложечкой, потом все более и более стал
поднимать глаза к небу и, видимо, одушевлялся.
Небольшого роста, прямой, как воин, и поджарый, точно грач, он благословлял собравшихся, безмолвно простирая к ним длинные кисти белых рук с тонкими пальчиками, а пышноволосый, голубоглазый келейник ставил в это время сзади него низенькое, обитое кожей
кресло: старец, не оглядываясь, опускался в него и, осторожно потрогав пальцами реденькую, точно из серебра кованую бородку, в которой ещё сохранилось несколько чёрных волос, —
поднимал голову и тёмные густые брови.
Дядя остолбенел, видя старуху мать, своевольную и капризную, перед собой на коленях. Болезненное ощущение отразилось в лице его; наконец опомнившись, бросился он
подымать ее и усаживать опять в
кресло.
Степан Алексеевич, все время сидевший поодаль в задумчивости, вдруг
поднял голову, покраснел и ожесточенно повернулся в
кресле.
— Сидим с Саввой в директорском кабинете в отцовском
кресле. Посмотрел в напечатанном списке членов свою фамилию и говорит: «Очень, очень-с хорошо-с… очень-с рад-с… успеха желаю-с…» Я ему о тысяче рублей заимообразно… Как кипятком его ошпарил! Он откинулся к спинке
кресла,
поднял обе руки против головы, ладонями наружу, как на иконах молящихся святых изображают, закатив вверх свои калмыцкие глаза, и елейно зашептал...
Долинский пригласил было ночевать к ней m-me Бю-жар, но Даша в десять часов отпустила старуху, сказав, что ей надоела французская пустая болтовня. Долинский не противоречил. Он сел в
кресло у двери Дашиной комнаты и читал, беспрестанно
поднимая голову от книги и прислушиваясь к каждому движению больной.
Иногда это смешит ее самое: вдруг поразится, что Саша читает, или что он, как мужчина,
поднял одной рукой тяжелое
кресло и переставил, или что он подойдет к плевательнице в углу и плюнет, или что к нему обращаются с отчеством: Александр Николаевич, и он отвечает, нисколько не удивляясь, потому что и сам считает себя Александром Николаевичем.
Наконец дверь отворялась и замученный денщик объявлял: «Кушать готово!» В столовой встречал их багровый, распаренный в кухонной духоте и сердитый Самойленко; он злобно глядел на них и с выражением ужаса на лице
поднимал крышку с супника и наливал обоим по тарелке и, только когда убеждался, что они едят с аппетитом и что кушанье им нравится, легко вздыхал и садился в свое глубокое
кресло.
Никита молча упёрся длинными руками в ручки
кресла, осторожно
поднял угловатое тело своё, позвал...
Семен Иваныч замолчал и задумался, откинувшись на спинку
кресла и
подняв глаза в потолок.
Бабушку опять
подняли, и все отправились гурьбой, вслед за
креслами, вниз по лестнице. Генерал шел как будто ошеломленный ударом дубины по голове. Де-Грие что-то соображал. M-lle Blanche хотела было остаться, но почему-то рассудила тоже пойти со всеми. За нею тотчас же отправился и князь, и наверху, в квартире генерала, остались только немец и madame veuve Cominges.
Шаховской несколько раз вскакивал с своих
кресел, подбегал то к тому, то к другому актеру или актрисе, стараясь ласкою, шуткою и собственным одушевлением оживить,
поднять тон действующих лиц; так, одному говорил он: «Василий Петлович, ты, кажется, устал; велно, позавтлакал и хочешь уснуть.
Марфа Андревна села в
кресла и снова вспрыгнула, сама надела на свои ноги шитые золотом босовички и, подойдя к девушке, высоко
подняла ее лицо за подбородок и, взглянув ей прямо в глаза, проговорила...
Один раз он, встав с судна и не в силах
поднять панталоны, повалился на мягкое
кресло и с ужасом смотрел на свои обнаженные, с резко обозначенными мускулами, бессильные ляжки.
Мишенька молчал и неподвижно глядел на
кресло,
подняв брови.
Вдруг что-то упало… Это была дядина палка… Ее ему подали, но он до нее не коснулся: он сидел, склонясь набок, с опущенною с
кресла рукою, в которой, как позабытая, лежала большая бирюза от застежки… Но вот он уронил и ее, и… ее никто не спешил
поднимать.
Полояров почти повалился в подставленное ему
кресло, трясущеюся рукою взял от чиновника стакан и жадно вытянул из него всю воду. Всхлипыванья стали меньше. Через несколько минут он сделался гораздо спокойнее, но все-таки в величайшем смущении чувствовал, что глаз
поднять не может ни на своего столь внимательного допросчика, ни на глубоко пораженного Устинова, и особенно на Устинова.
С адмиральского корабля «Трех иерархов» спустили покойное
кресло и на нем
подняли принцессу на палубу.
Елена Никифоровна
подняла голову и взялась за ручку
кресла.
Проводив своего пациента, генеральша минуту глазами, полными слез, глядит на отца Аристарха, потом ласкающим, благоговеющим взором обводит аптечку, лечебники, счета,
кресло, в котором только что сидел спасенный ею от смерти человек, и взор ее падает на оброненную пациентом бумажку. Генеральша
поднимает бумажку, разворачивает ее и видит в ней три крупинки, те самые крупинки, которые она дала в прошлый вторник Замухришину.
Прошло три минуты, и в гостиную бесшумно вошла большая старуха в черном и с повязанной щекой. Она поклонилась мне и
подняла сторы. Тотчас же, охваченные ярким светом, ожили на картине крысы и вода, проснулась Тараканова, зажмурились мрачные старики-кресла.
Царь вскочил с
кресла как ужаленный и глубоко вонзил в пол острие своего костыля. Шахматный столик с шумом полетел на пол. Вяземский бросился
поднимать его и подбирать рассыпавшиеся шахматы. Иоанн дрожал всем телом. Гнев, ярость и злоба попеременно отражались на его лице. Несколько времени он не был в силах произнести слова и лишь немного оправившись прохрипел...